Кунаев из соседнего подъезда. Рецензия на роман Орал Арукеновой «Alma Mater»

Роман Орал Арукеновой «Alma Mater» может поначалу показаться обманчиво простым. В нём описывается цветущая пора молодой девушки из Джезказгана, которая поступила в алма-атинский университет и познаёт прелести студенческой жизни. Текст легко читается, главы короткие и динамичные, у каждой есть название, и если брать их по отдельности, то многие работают и самостоятельно, как забавные зарисовки о типичных случаях из института, которые в то время могли произойти с каждым. Читатель догадывается, что действие происходит в восьмидесятые: Алматы всё ещё Алма-Ата, студенты ездят на сельхозработы, ещё есть комсомол, но тех, кто в него вступил, пренебрежительно и даже уничижительно называют «комса». Точное время станет понятно позднее, но тогда будет уже поздно. Текст заманивает на глубину, увлекает к скалам, как сирена, и на середине корабль восприятия рискует потерпеть крушение.

Время, пространство и рассказчик

На третьем курсе главная героиня застанет декабрьские события, поэтому можно высчитать, что на первый она поступает в 1984 году. И это время автор консервирует в тексте, тонко поймав на разных уровнях. Можно сказать, что по тексту разбросано множество артефактов: объектов, которые сейчас либо исчезли, либо остались только в музеях, либо очень редки. И в каждом таком артефакте – потенциал ностальгии, которую обязательно испытают читатели, жившие тогда. Автомат с газировкой, пазик, водка по талонам, дефицитные книги, авоська с молоком, выражения «центровые биксы» и «мамба» – всё это продукты того времени. Но лучшей иллюстрацией эпохи и текста в целом можно назвать Кунаева из соседнего подъезда. Дело в том, что в романе есть девушка, которая живёт в одном дворе с уже бывшим главой КазССР. Она рассказывает, что тот коллекционирует зажигалки, и они с родителями привозят их ему из разных мест. Такая значимая для алматинцев, казахстанцев вообще и истории фигура – Кунаев – вдруг становится человеком, которого можно увидеть, выйдя в магазин за хлебом. Целая историческая веха в его лице как будто уменьшается и приближается к нам настолько, что можно рассмотреть под лупой, потрогать, разобрать на детали. Таким образом текст призывает восьмидесятые из небытия.

Впрочем, есть и другое примечательное явление, связанное со временем в романе: способ его течения. Сам по себе текст пересылает нас в прошлое каждый раз, когда мы к нему обращаемся, и уже оттуда движется вперёд до 1989 года, заканчиваясь выпускным. Однако внутри текста иногда происходят короткие скачки в будущее и прошлое: при помощи сбывающихся гаданий и пророческого сна, а также благодаря ремаркам автора, предвосхищающим события.  

Дар главной героини позволяет совершать своеобразные путешествия во времени. Предсказание имеет обратное тексту направление: если текст нацелен в прошлое, то предсказание – в будущее. Оба они делают скачок, а затем движутся ближе к точке отсчёта, но с разными скоростями – текст повествует неспешно, а из предсказания мы быстро возвращаемся обратно.

Нечто другое делает вещий сон: к главной героине приходит образное видение о смерти бабушки – это либо произошло только что, либо происходит в тот самый момент, ведь почти сразу Жуму вызывает начальство и сообщает о трагедии. В таком случае информация скорее позволяет преодолеть расстояние, однако если держать в уме, что понятия пространства и времени в науке приравниваются, то можно сказать, что происходят родственные процессы.

Но и без мистических практик рассказчик иногда делает прыжки вперёд на несколько месяцев или лет. Например, в завершении главы «Алкоголичка» сообщается о том, какой будет расстановка сил между городскими и аульными под конец сельхозработ, а в последующих главах внимание снова концентрируется на текущем моменте романа. В главе «Ася» рассказчик забегает вперёд и сообщает, как сложится судьба девушки после окончания вуза. Нарратор в пространстве и времени находится везде, но интересно, что при этом он очень редко и с большой осторожностью заглядывает в головы своих персонажей. Нечасто о чувствах главной героини можно узнать напрямую: обычно её выдают либо поступки, либо признания другим девушкам. Голова Жужи/Жумы в каком-то смысле остаётся неизведанной территорией для читателей, оставляя возможность делать выводы и находить объяснения самостоятельно.

Персонажи

Вообще все персонажи прописаны через ёмкие детали. В романе можно найти целую энциклопедию немецкого филфака, а может быть, и любого другого факультета – здесь все типажи на месте. Среди студентов: заводила аульных, заводила городских, «магистр шпаргалок», дочка генерала, парень, идущий по головам, девушка, которая хочет поудачнее выйти замуж. Среди преподавателей: рассеянная, слишком строгая, всем ставит пятёрки, отвлекается от темы и даёт советы о личной жизни, выделяет любимчиков и старается угождать руководству. Все, кто учился в университете, узнают в этих образах своих преподавателей. Легко и забавно обрисованные, они дают много поводов улыбнуться, а может – покривиться.

Интересно то, в какой колее идёт развитие персонажей. В тексте то и дело происходит трансформация имён, и есть ощущение, что где-то она намеренная, а где-то – нет. Жужа после того, как становится пионервожатой и приобретает более высокий статус и ответственность за детей, превращается в Жуму. Ударение на первое «у», но о пятнице всё равно невольно думается. Пятница – это и время службы в мусульманстве, и конец недели, предвкушение отдыха, и друг Робинзона, с которым отдыхала его душа. Если имя Жужа напоминало о чем-то вроде плюшевой игрушки, то Жума – хоть и сокращение, но более солидное, а главное – от ассоциаций с монотонным звуком (жужжат насекомые, и это может тревожить) она перешла к смысловой связи с отдохновением. И в её объятиях действительно находит отдых уголовник, пускай и заканчивается это всё неблагополучно.

Другие трансформации имён происходят с Гукой и Айдосом. И если в случае с Гукой Гоха может быть просто другим вариантом сокращения от Гаухар, то Айдос, в главе «Халлилуйя», ставший в один момент Айдаром, – это что-то мистическое. Даже если это случайность, она органично ложится в общую систему, ведь в середине текста происходят серьёзные трансформации: декабрьские события были одним из предвестников распада СССР, и, как следствие, независимости Казахстана и множества переименований. В том числе Алма-Аты в Алмату, а позже – и в Алматы. И хотя в самом романе этого не происходит, знакомый с историей города читатель знает это и предвосхищает, ностальгируя по старой Алма-Ате.

Студенческие годы – это годы своеобразной инициации для молодых людей при переходе в новую жизнь. А зачастую после обряда инициации уже взрослые участники общины получают новые имена. Возможно, то же самое происходит с персонажами. То же самое происходит со страной.

Но примечательно также то, что в романе главная героиня дважды видит своё имя в списках: в первый раз это Жужа, которая узнала о своём поступлении и счастлива, во второй раз – это Жума, которую без её ведома перераспределили в экспериментальную группу, и уже тогда она встревожена. Ведь в первом случае она сама хлопотала об этом, а во втором – всё просто произошло. И вроде бы это не так уж и плохо, однако «возможно, если бы ей пришлось добиваться включения в список по конкурсу, она бы обрадовалась». И как Жума не добивалась включения в список, так и многие алмаатинцы не добивались отставки Колбина. И, если думать дальше, – распада СССР.

Новые времена приходят, хочешь ты этого или нет, но если ты ничего для них не сделал, то и причин радоваться как будто нет.

Жуть

Для читателя, который родился после восьмидесятых, декабрьские события могут подкрасться совсем незаметно и огорошить. Первую половину текста повествование почти воздушное, даже любовные драмы, которые разыгрываются у разных персонажей, воспринимаются как что-то полусерьёзное, юношеское – этому способствует и тема университета, и юмор, и короткие динамичные главы. Но эта обманчивая лёгкость сменяется многотонной тяжестью 1986 года.

Кроме того, возникает интересный эффект, сформировавшийся из-за Кантара. До него этот текст читался бы иначе, потому что те, кто жил в восьмидесятые, итак бы догадывались, что и 1986 год здесь отразится, а тех, кто тогда не жил, это бы не задело за живое. Однако алматинцы, заставшие январь 2022 года, уже совсем по-другому посмотрят на текст, про некогда такие далёкие и незнакомые декабрьские события. Происходит не только временнóе, но и эмоциональное сближение с людьми, заставшими беспорядки, попавшими под раздачу, спасшимися чудом. По ходу дела растерявшими энтузиазм, который оказался таким хрупким, что исчез просто оттого, что девушка узнала: её выпустили из отделения полиции не потому, что так правильно, а потому что за неё попросили. Где-то в участке теряется ощущение возможности какой бы то ни было справедливости, открывается, что хорошие вещи происходят случайно, а не потому что ты их заслужил или правда на твоей стороне. Мир текста после этих глав ощущается гораздо мрачнее, холоднее и враждебнее, а истории о неудачной любви – трагичнее.

В романе много страшных ситуаций, описанных нейтральным языком, отчего создаётся впечатление обыденности, которое добавляет жути. Допрос главной героини, девушка, которую чуть не изнасиловал сотрудник КНБ, девушка, которую изнасиловал дедушкин аспирант, а мать заставила сделать аборт. При этом рассказчик холодный, не старается давить из читателя эмоции и тем не менее подбирает для сюжета такие моменты, что порой даже ёжишься. И этот контраст нейтрального изложения, которое кажется равнодушным, и будоражащих душу событий обуславливает очень сильные впечатления.

Следует, однако, заметить, что худшие события в тексте происходят с женскими персонажами, преимущественно – по вине мужских.

Женская тема

Это явление связано с тем, что весь роман написан в большей степени про девушек того времени: главную героиню и её подруг. Мужчины обычно либо мелькают, как чей-то любовный интерес, либо выполняют отеческую функцию. У главной героини нет крепкой дружбы без романтической подоплёки ни с одним мужским персонажем её возраста, а отношения с отцом тёплые, но не дружеские: Жума обращается к нему «вы» и не делится переживаниями.

В тексте отражается то, как жили женщины в восьмидесятые, и отражается довольно откровенно, без стыда. В первой же главе поднимается тема месячных, одновременно образно обещающая дальнейшие события: кровь протекает на платье, выйдя из-под контроля, как народные настроения, к тому же про это шутливо говорят «красная армия», таким образом невольно намекая читателю на назревающие бунты и кровь, которая ещё прольётся. Однако сам по себе тот момент для Жужи показан лёгким: она не испытывает стыда, даже радуется, что надела пёстрый сарафан, на котором пятна будут не так заметны, и спешит в туалет не в ту же секунду, как узнала о проблеме, – она ещё о чём-то договаривает с собеседницей. Месячные к тому же символизируют новое начало: цикла и жизненного периода. И ещё раз тема месячных поднимается, после переломного события: первого секса. «Страх и бессилие, как в день первых месячных, когда низ живота разрывался от тягучей боли, а кровь, вытекая, будто забирала силы. Тогда казалось, что оборвалась связь с чем-то важным, что никогда не вернется, а все, что осталось, не имеет смысла» – и здесь тоже можно проследить связь с Желтоксаном: радикальные события, после которых жизнь не станет прежней, перемены, к которым ты не был готов. Однако девочки никогда не знают, когда придут первые месячные, да и у взрослых женщин часто есть проблемы с отслеживанием цикла. Перемены для них привычны и естественны, даже неожиданные. Возможно, это значит, что женщинам проще принять перестраивающийся мир, а Алма-Ата в тексте тоже женского рода. В этом есть что-то оптимистичное.  

Если честно, создаётся ощущение, что девушки в восьмидесятые жили почти так же, как сейчас. Пытались совмещать учёбу и личную жизнь, мечтали о любви и о благополучном замужестве, дружили.

Очень интересно с точки зрения женского счастья главной героини работают две песни в тексте, которые поются на сельхозработах. В песне про медведицу отражается тема одиночества, а в иностранной «Hallelujah» – тема жестокой любви, и это предсказывает вместо самой главной героини, которая гадает всем, кроме себя, её историю. В «Аллилуйе» поётся о том, что люди возносят хвалы Господу и когда счастливы, и когда несчастны, потому что не имеет значения, в какой ситуации ты ощутил полноту жизни и был благодарен за это высшим силам: «всё тот же пламенный глагол/ любое из Его имен / будь то святая или сломанная Аллилуйя!»

А между тем Жума влюбляется в преступника: её к ним с детства случайно притянуло, когда маленькую девочку подвезли на автобусе с зэками (тоже своеобразный намёк на будущее для читателя). В итоге это заканчивается грустно и неприятно, в её случае была именно  «сломанная аллилуйя», даже глава с этой песней подписана по-русски ломано: не «аллилуйя», как положено, а «халлелуйя».

Но это нельзя назвать однозначно чем-то плохим. В названии романа также присутствует материнский образ – Alma Mater, что одновременно и способ называния учебного заведения, которое ты окончил, от латинского «мать-кормилица», и «матерь яблок» вместо яблочного дедушки – эта игра слов не только присваивает город женскому началу, забрав у мужского, но и может отсылать к мартиновской матери драконов. Дейнерис Таргариен так и не нашла счастья с мужчиной на длительное время, а стать матерью, родив, не смогла совсем, и возможно, это отчасти намекает на то, что и Жуме этого ждать не следует: медведица почему-то вечно одна и не знает, где её медведь. В конце уже прошло четыре свадьбы, и ни одна из них не её, а подходящих женихов не осталось. Но, возможно, это просто не путь Жумы?

Текст заканчивается на позитивной ноте: пускай ничто уже не будет прежним, но зато всё позади, университет окончен, и Жума настроена решительно: «Пойдем танцевать, у меня сегодня праздник, и никто его не испортит». После смерти бабушки она оказывается в новой роли. Старшей женщины в семье не стало, мать Жумы умерла давно, а старшей сестры в тексте почти нет – она занята своей семьёй и появляется только в критические моменты. Исчезли покровители, ломаются привычные устои, но Жума стала по-настоящему взрослой, пережив студенческие годы. Она находит в себе силы, чтобы переступить через горестный опыт, и снова смотреть в будущее с надеждой. Несмотря на то, что о будущем она может знать больше, чем остальные. А в будущем у них – девяностые.